Тут за дверью послышался какой-то непонятный шум, и вкомнату вошло несколько человек. Боясь, как бы его не поймали с поличным, АнгелГавриил отскочил от столика, словно ошпаренный. Однако бояться ему было нечего:вошедшие оказались всего-навсего музыкантами. Сняв темные фраки, они остались водних рубашках и спускались по лестнице с верхнего этажа, наигрывая на своихинструментах отнюдь не церковные гимны – легкие мелодии, под которые ноги самипускались в пляс.

Музыканты прошли мимо Гавриила, как мимо пустого места, неудостоив ангела даже взглядом. Не успели музыканты исчезнуть в дальней комнате,откуда доносились пронзительные взвизгивания, смех и звуки шумной возни, какГавриил опять вернулся к столь заинтересовавшей его рукописи. Отыскав глазаминачало, он стал читать: «Отец Адам, изгнанный из Эдема за то, что отведал плодас Древа Познания…»

Но ему снова помешали – на этот раз взрывы громкогодевичьего смеха.

Подняв глаза от рукописи, Гавриил увидел, как в комнатувбежали две юные прелестницы – блондинка и брюнетка, являвшие собою очаровательныйконтраст. Темные волосы одной в беспорядке рассыпались по плечам, арастрепавшиеся светлые локоны другой, напротив, были завязаны в подобие узла назатылке. На обеих девушках были одинаковые длинные блузы из тончайшей шелковойткани; их одежды развевались, когда одна из них, играючи, погналась за другой.Гавриил заливался румянцем, как только в пылу погони низко обнажалисьбелоснежные груди или из-под высоко взлетевшего подола выглядывали розоватыеколенки.

Заметив, что они не одни в комнате, шалуньи прекратили своюигру и подошли к Ангелу Гавриилу.

– Эй, – дерзко сказала блондинка, и в ее певучемголоске отчетливо прозвучал французский акцент. – Эй, ты не видел егоздесь?

– Кого? – спросил Гавриил, весьма смущенный видомих ничем не прикрытых прелестей.

– Ну, этого гадкого Пьетро! Он ведь обещал потанцеватьсо мной и Фифи.

– Нет, я его не видел, – ответил Гавриил, подавляяв себе сильное желание перекреститься. Лишь мысль о том, что дамам это можетпоказаться неучтивым, удержала его руку.

– Ах, он должно быть, спрятался где-то здесь, –игриво продолжала блондинка. – Пойдем, Фифи, устроим на него настоящуюоблаву. Мы найдем его и накажем!

И красотка подарила Гавриилу такой взгляд, что беднягуохватила дрожь.

– Пойдем с нами, – предложила она, подавая емусвою белую ручку.

Гавриил отпрянул от нее, словно это была змея, и потрясголовой:

– Нет, нет. Мне… Мне велено подождать здесь.

Француженка по-птичьи склонила набок свою хорошенькуюголовку:

– А ты всегда делаешь только то, что тебе велят? Фи,как это скучно!

И, смеясь и щебеча, девушки выпорхнули из гостиной. Когда ихголоса затихли где-то в длинном коридоре, Гавриил вытер со лба обильный пот ипопытался сосредоточиться на рукописи, лежавшей на столике. На этот раз емуудалось прочитать название: «Легенда о семи золотых подсвечниках». Но тут опятьпослышался звук шагов, и Гавриил поспешил убраться от стола.

В гостиную, пошатываясь, вошел Аретино, держа в рукеполупустой бурдюк с вином. Камзол его был расстегнут, чулки спущены, на тонкойполотняной рубашке краснели винные пятна. Под глазами залегли глубокие тени.Однако взгляд Аретино, пронзительный и цепкий, не помутнел от выпитого вина.Это были глаза человека, много повидавшего в жизни и стремившегося повидать ещебольше.

Не без некоторого труда добравшись до того угла комнаты, гдестоял Ангел Гавриил, он остановился напротив Гавриила и несколько мгновениймолча смотрел на непрошеного гостя.

– Кто вы такой, черт возьми? – спросил он наконец.

– Студент, – не без робости ответил Гавриил, струдом сдержав желание перекреститься при упоминании о черте. – Я простойстудент из Германии, студент филологического факультета. Я приехал сюда, вВенецию, чтобы лицезреть великого Аретино, молва о котором разнеслась по всейЕвропе. Я восхищаюсь вашим талантом – нет, лучше сказать, вашим гением, дорогоймастер. Я хотел бы пригласить вас на скромный обед, за которым я мог быпоговорить с вами о поэзии и литературе. Беседа с вами стала бы для менявыдающейся минутой жизни, воспоминание о которой я увез бы с собой в Германию.

Гавриил отнюдь не был льстецом, но непривычная обстановка, вкоторую он попал, и переживания последних минут произвели неожиданнуюметаморфозу со скромным, застенчивым Гавриилом. Впрочем, Гавриил вращался вразличных кругах, в том числе и в довольно высоких, и мог при случае сказатькомплимент. Ему оставалось только надеяться, что Аретино не относился к числулюдей, ненавидящих лесть и льстецов, и что он ничуть не переборщил по частифимиама. Однако Аретино отнесся к его восторженным излияниям довольноблагосклонно. Возможно, в том было повинно выпитое им вино.

– Хм, – сказал он. – Вам и вправду нравятсямои безделки?

– О, дорогой мастер, я восхищаюсь вами, вы – мой кумир,нет, лучше сказать – мое божество.

– Что ж, мой мальчик, раз тебе нравятся мои стихи,значит, по крайней мере, у тебя есть вкус, – сказал Аретино, борясь сотрыжкой. – Я бы с удовольствием пообедал с тобою и поговорил бы тоже с неменьшим удовольствием, но… как-нибудь в другой раз, ладно? Честно говоря, мытут празднуем… отмечаем новую пьесу, которую мне заказали… Черт побери, а гдемои гости? Куда все подевались? Небось уже разбились на парочки и разошлись поспальням. Ну что ж, раз так, то я от них не отстану!

Аретино повернулся и сделал несколько нетвердых шагов кдвери.

– Одну минуточку, дорогой маэстро! Могу ли япоинтересоваться, что за новый божественный замысел созрел у вас? Поклонникиждут с нетерпением!

Аретино остановился в дверях. Подумав с минутку, он вернулсяв комнату и забрал рукопись со столика. Засунув бумаги под мышку, онпробормотал себе под нос:

– Нет, нет. Этого никто не должен знать. Я поклялсяхранить тайну. Но когда пьеса будет написана… О, я удивлю этот мир! Масштабымоего нового произведения… Но ни слова больше. Я обещал хранить тайну.

С этими словами он вышел из комнаты, стараясь держатьсяпрямо и гордо.